Этот жетон из тонкой бронзовой пластины (такой, что при штамповке на оборотной его стороне получилось негативное изображение рисунка аверса) был приобретен мною еще в середине 1980-х.
     Судя по надписям на нем – «УКП» «НОВАЯ ЕВРОПА» и номиналу «20 копеек», первое, что пришло в голову – послереволюционный ресторанный или гостиничный жетон (а может и иного заведения с громким названием «Новая Европа»).
     В то время уже «работал» надежный канал с патриархом отечественной нумизматики Александром Петровичем Шишкиным – мы все, молодые коллекционеры, посылали ему протирки попадавшихся нам жетонов, металлических марок и бон,  а в ответ получали исчерпывающую информацию об этих предметах. Схема эта всех устраивала: Александр Петрович таким образом активно пополнял свою «жетонную» картотеку, а мы же получали самые настоящие письма-лекции, помогавшие нашему становлению, как экзонумистов.
     Однако с жетоном «УКП» «НОВАЯ ЕВРОПА» А.П. Шишкин помочь не смог. Сказал лишь, что это – явно отельно-гостиничная металлическая марка, однако подобные заведения (да и иные тоже) с таким названием как «Новая Европа» ему были неизвестны. Отелей «Европа», по его словам, в стране было несколько, а вот «Новая Европа»…
     На помощь пришел старейший бакинский коллекционер Петр Михайлович Черников. К его советам, рекомендациям и комментариям почтительно прислушивались многие местные коллекционеры разных направлений. Ведь Черников знавал коллекционерскую элиту южного города еще в начале 1920-х годов.
     Петр Михайлович с какой-то особой теплотой, как старого доброго знакомого взял жетон в руки:
     – Давненько не попадались. Любопытная вещица. А знаете, она может быть напрямую связана с именем Сергея Есенина…
     По словам бониста-ветерана гостиница-отель «Новая Европа» в первые послереволюционные и 1920-е годы существовал в Баку, неподалеку от приморского бульвара. И именно в эти годы данные жетоны применялись в гостинице. Правда, их точного функционального назначения без малого ровесник века уже не помнил. Не знал Петр Михайлович и значения надчеканки «MW» или «WM» сделанные на металлической марке не отдельными пуансонами, а, скорее, единым, либо жестко спаренными, о чем свидетельствовало абсолютно четкое расположение этих двух букв в предполагаемой строке.
     Кое-кто не преминул отметить од боли знакомость сочетания латинских букв – «MW». Однако, предложение отнести марку к продукции Варшавского монетного двора не прошло. Потому, что, во-первых, к тому времени Польша уже была суверенной и далеко не дружественной Советской России страной; во-вторых, экзонумическая продукция такого частно-местного значения, такого качества и технологического уровня явно делалась не на МД, а в каких-то полукустарных штамповочных мастерских, коих в те времена тоже было предостаточно. Да и, в конце концов, на самом Варшавском мондворе его аббревиатура, проставляемая на собственной продукции, тогда уже изображалась несколько иным образом. Высказанное же предположение об аббревиатурном сокращении названия немецких заменителей денег «WERT MARKE» (WM) одобрения обществом тоже не получило.
     Ситуацию несколько прояснил А.П. Шишкин, сказав, что это возможно какое-то специфическое гашение металлической марки, свидетельствующее о том, что функциональное значение жетона им уже выполнено и повторному использованию он не подлежит (гашение металлических частно-местных бон в конце XIX – начале XX вв. производилось у нас разными способами: от примитивного пробивания в них дырочек, их просверливания, обрезания краев жетона – до нанесения на него спецнадчеканок).
     Жетон был круглой формы, из тонкой жестевидной бронзы, с негативом изображения на оборотной стороне, диаметр – 31,1÷31,3 мм, примерная толщина – 0,6 мм, вес – 2,3 г. Не исключено существование и других номиналов в данной эмиссии, но фактического подтверждения этому нет.
     – … Именно в это время великий поэт и предпринимал свою знаменитую поездку в Персию, – продолжал П.М.Черников свое повествование. – А будучи в Баку, останавливался именно в гостинице-отеле «Новая Европа». Не исключено, держал в руках эту или такую же металлобону.
     – Было такое, – поддержал его другой ветеран клуба, музейный работник, кандидат исторических наук Роман Владимирович Шейн. – Тогда это здание еще не надстраивалось и было двухэтажным. По пятам за Есениным ходила специально назначенная «группа товарищей», которую по прямому указанию С.М. Кирова возглавлял известный партийный работник, первый редактор городской газеты «Бакинский рабочий» – П.И. Чагин.
     Рассказал, что как-то рано утром поэт взобрался на крышу гостиницы и, потянувшись, нараспев торжественно изрек в стихотворной форме что-то типа: «Я вижу нефтяные промыслы пробуждающегося трудового Баку и приветливо кивающих мне качалок…» вслед за Есениным на крыше побывало и «сопровождение», но кроме верхушек окружавших гостиницу деревьев ничего не увидело. «Фантазер!» – констатировало «оно». И очень скоро убедилось, что не ошиблось.
     – … Но это уже другая история, - таинственно завершил свое повествование Р.В. Шейн. – Как-нибудь в следующий раз…

* * *

     «Следующий раз» подвернулся не сразу. Год-два спустя мне довелось побывать в гостях у Романа Владимировича. В его небольшой комнатушке набилось пять-семь знающих друг друга завсегдатаев, привычно как о чем-то обычном ведущих беседы о таких хорошо знакомых им фактах, событиях и людях, о которых я только лишь знал из литературы, документов или вовсе не знал о предмете разговора ничего.
     – А вот это, – представил очередного своего завсегдатая Р.В. Шейн, - внебрачный сын первого редактора газеты «Бакинский рабочий» Чагина …
     Имя-отчество, к сожалению, запомнить не удалось, а фамилия и вовсе была иная.
     – … того самого, о котором я говорил Вам в клубе, когда Вы показывали свой жетон. – Роман Владимирович толкнул в бок представленного товарища и начал убеждать. – Давай-давай, расскажи про есенинскую персидскую эпопею, ту, что отец тебе рассказал. Мы-то эту историю уже со всех сторон «осветили», а вот наш молодой гость ее не слышал.
     «Внебрачный сын» долго не ломался и поведал следующее.
     Приехав в Баку и хорошо погуляв по «достопримечательностям» азербайджанской столицы, Сергей Александрович неожиданно объявил своему окружению: – все ! Хочу персиянку !! Едем в Персию !!!
     Требование было столь категоричным и безоговорочным, что знавшие его люди сразу поняли – не отступится. В полном смятении Чагин звонит Кирову и сообщает – гость хочет персиянку, требует организовать ему поездку в Персию.
     После недолгой паузы в телефонной трубке прозвучал лаконичный ответ – в Персию не пускать, персиянку организовать на «местном материале» …
     У редактора, от такой команды, голова кругом пошла. Но выполнять-то ее надо. Ну, «поездку в Персию», к примеру, организовать оказалось не так уж и сложно – покатали по бакинским окрестностям, да и отвезли в районы приморских поселков Мардакяны, Шувеляны. Полупустынный восточный пейзаж, смуглый народ, говорящий «не по-русски», седые волны и прикаспийская жара убедили поэта в том, что он прибыл «по месту желанного им назначения». Непреодолимым, на первый взгляд, препятствием стала «персиянка». Какая мусульманка согласиться отдаться чужому мужчине, к тому же другого вероисповедания? Пусть даже великому русскому поэту – ей-то что до известности Сергея Есенина?
     Помог кто-то из окружения поэта, вспомнив что в местном райкоме партии машинисткой работает более или менее «осовремененная» представительница другого кавказского народа, немусульманского происхождения. Направили к ней гонцов. Долго уламывали. Трудно сказать, что ей наобещали. А может сказалось знание ею трех языков и знакомство с творчеством русского поэта. А только согласилась она…
     … Говаривали, что восторженный Есенин после общения с горянкой в очередной раз напевал себе под нос что-то типа: «Шаганэ, ты моя, Шаганэ…».

* * *